Ответ Шаганэ

А собеседник, которому предназначалась вторая кружка, не спешил. Спрятался в тени листвы, прислонившись к стволу дерева плечом и сложив руки на груди, наблюдая. С таким искренним трепетом и вниманием, будто бы видел девушку впервые в жизни. Изучал ее движения, пытался понять выражение ее лица, перевести бросаемые на пруд ли или цветы взгляды.
Он же понимал, что помешался… так много лет на свету прожить, чтобы споткнуться с одной встречи на несколько дней так, словно он мальчишка. Ему это даже нравилось. Это такое искреннее внезапное чувство, одновременно резкое - как вспышка света посреди тьмы, и ласковое - как заженные свеча и камин в ночном окне издали. Но он все же старался быть умнее влюбленного подростка. Хотел девушку лучше понять, изучить. Он уже знал ее, как потрясающую интриганку, прекрасного лидера. Но знал куда меньше о том, как двигаются ее мышцы на шейке, когда она глотает чай. Как она дышит, думая свои мысли, когда она одна. Или как меняется ее взгляд, когда она видит что-то вправду ей угодное.
На что ты улыбаешься, когда никого рядом нет? Павлин? Пруд? Цветок? А какой цветок, если цветок?
Но все же, он и так задержался. Негоже мужчине опаздывать, даже если по уважительным с его колокольни причинам. Вениамин все же выбрался из своего укрытия на каменистую дорожку, а следом вышел к Брайе. Сегодня Вениамин походил на обычного городского парня, к светло-серым брюкам приложились зеленоватый мужской жилет поверх белой рубашки. Сумка была поясная, как огромный выпуклый кошель на ремне.
- Мое ясное лунное солнышко, - понимайте каламбур, как хотите, - будет наказывать меня за опоздание?

- Любовался самой красивой девушкой на свете, - как на духу признался Бальтазар, послушно плюхнувшись именно туда, куда Шаганэ и показала рукой, - и потерял счет времени. Ты с ней знакома, кстати. Каждый день в зеркале видишь.
Улыбочка, как у довольного кота-а-а-а… или лиса. И глаза блестят, не смея смотреть больше никуда, кроме одной конкретной блондинки с роскошными белыми крыльями. Наверно, в иной ситуации и в исполнении другого человека такая почти нездоровая искренность выглядело бы подозрительно или слишком дерзко. Но поведение Бальтазара было подкреплено годами писем, поступками и его решениями в конце конце. Поэтому, будем надеяться, что по степени «борзости» он все же не вызывает ассоциаций с типичными подкатами на улице или губителями невинных девичих сердец на балах.
- Интересно, - вдруг слегка изменился в лице мужчина, посмотрев на Шаганэ будто бы слегка растерянно, - во сне думал, что задушу тебя в объятиях или затискаю. А сейчас неосознанно побаиваюсь прикоснуться - ты же не развеешься, как видение? Снишься наяву, да?
Кстати, эти же слова, наверно, объяснили, почему мужчина не стал довольно характерно для себя целовать ручки жрицы или выкидывать что-нибудь подобное. По сути, просто пришел… и сел. Это даже слишком странно для него, как слегка подрастерял в манерности! С другой стороны, даже наблюдение за ней со стороны - уже выходка, свойственная его странноватой натуре. Так что пациент влюблен, но скорее жив, чем мертв.
Чай мужчина все-таки взял. Как может заметить Шаганэ, пусть министр и был очевидно обучен обращению с восточной или южной (юго-восточной?) посудой, но родной легкости, как когда-то в том же Мишейме с чашечками любой степени замысловатости за ним сейчас не наблюдалось. Там он мог будто бы хоть жонглировать фарфором, ничего не роняя и не проливая, но тут - все правильно, но… нет, не его это. Все же Бальтазар - изумрудец до мозга костей.
- Итак, что крылатому солнечному свету интереснее, - продолжил он, предварительно отпив напитка, - придумывать мне наказание, и исполнять его над покорным мною… или посмотреть, что я придумаю, ища прощения и пощады? - хитро покосился он на блондинку.